Василий Головачев - Вирус тьмы, или Посланник [= Тень Люциферова крыла]
Из-за кустов донеслись шорохи, треск ломаемых ветвей, затем шаги нескольких человек, и на асфальтовую дорожку вышли четверо мужчин в одинаковых пятнистых комбинезонах, с какими-то палками в руках и «дипломатами», замки на которых и металлические углы светились голубым призрачным светом. Увидев Сухова, они разом остановились, потом один из них, огромный, широкий, как шкаф, ростом с Никиту, если не выше, тяжелой поступью двинулся к нему. То, что Сухов принял за палки, оказалось короткими копьями со светящимися, длинными и острыми, как жало, наконечниками.
Бежать было поздно, да и вид этих четверых показался таким необычным, что первой мыслью было: десантники! Выбросили их здесь для тренировки, вот и все. В здравом уме никто не будет разгуливать по парку в маскировочных костюмах. А может быть, это артисты снимают какой-то экзотический боевик, пришла другая мысль, не менее успокаивающая. Тоже вариант не исключен.
— Вы не слышали? — поинтересовался Никита, на всякий случай принимая стойку. — Кто-то недалеко кричал.
Гигант подошел вплотную, наконечник его копья уперся в грудь Сухова, засветился сильней.
— Осторожнее! — недовольно буркнул танцор, отодвигаясь. — Что за шутки в такое позднее… — Он не договорил, только теперь разглядев лицо незнакомца.
Оно было неестественно бледным, вернее, совершенно белым! Белки глаз светились, а зрачки, огромные, как отверстия пистолетного дула, источали угрозу и странную сосущую тоску. Губы, прямые и узкие, казались черными, а нос больше походил на треугольный клапан и мелко подрагивал, будто незнакомец принюхивался.
— Иди назад! — шелестящим голосом, без интонаций, но тяжело и угрюмо приказал «десантник». — Шагай.
Никита сглотнул, с трудом отводя взгляд от гипнотизирующих глаз незнакомца. Возмутился:
— С какой стати я должен шагать назад? Я иду домой, так короче. В чем дело?
Жало копья прокололо рубашку, вонзилось в кожу. Никита вскрикнул, отступил, с изумлением и недоверием понимая, что все это не сон и что странный «десантник» вовсе не собирается шутить.
— Сказано: иди назад. Быстро. Тихо. Понял?
— Понял. — Гнев поднялся в душе крутой волной. Сухов не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне.
Он схватил копье возле наконечника, собираясь вырвать его у шкафоподобного верзилы, и вскрикнул еще раз — от неожиданности, получив болезненный электрический разряд. Однако он был довольно упрям и не останавливался на полпути, да еще вспыхнувшая злость требовала выхода, хотя странное лицо незнакомца продолжало гипнотизировать, заставляло искать объяснений.
Копье нашло Никиту, оцарапало грудь, но он уже ушел влево, подставив под удар «дипломат» — «десантник» бил наотмашь, схватил копье и… кубарем покатился по дорожке, не успев сгруппироваться, получив оглушающий удар током. Гигант снова шагнул к нему, и в это время из-за кустов на дорожку вывалился пятый незнакомец.
Никита сел, опираясь на бордюр, потрогал гудящую голову, попытался сосредоточить внимание.
Новое действующее лицо оказалось седым стариком, одетым в нечто напоминающее изодранный окровавленный плащ неопределенного цвета. Он, согнувшись, заскреб пальцами по асфальту, вывернул голову к Никите. Глаза у него были выколоты, по темному лицу текли слезы и кровь, открытый рот давился немым криком, потому что язык в нем отсутствовал.
«Десантник» оглянулся на товарищей, молча стоявших неподалеку, не сделавших с момента знакомства ни одного жеста, не спеша подошел к старику и так же молча, не останавливаясь, проткнул его своей пикой насквозь.
— Что вы делаете?! — воскликнул Сухов, вскакивая.
Верзила нанес еще один удар. Старик растянулся на асфальте и затих.
Никита бросился к «десантнику» и в прыжке нанес ему прямой удар в голову, одновременно отбивая сумкой выпад копья. Некоторое время они танцевали странный танец: Никита уворачивался от выпадов копья и ударов «дипломатом», стараясь, в свою очередь, достать незнакомца ногой или рукой, а тот уходил от его ударов с какой-то небрежной ленивой грацией, казавшейся невозможной для такого массивного и громоздкого тела, пока не задел плечо Сухова жалом копья и снова не парализовал его разрядом электричества. Впрочем, вряд ли это можно было назвать электрическим разрядом: от него тело сжималось в тугой комок напряженных, но недействующих мышц, а вокруг точки укола разливалась волна холода.
Никита упал, с бессильной яростью впиваясь взглядом в страшные зрачки «десантника».
Копье приблизилось к его глазам, поиграло возле сердца, снова нацелилось в глаз, в другой, словно белолицый «нелюдь» не знал, с какого глаза начать. И тут один из трех напарников предупреждающе пролаял что-то на неизвестном языке: по боковой аллее справа кто-то бежал.
Копье замерло. Исчезло. «Десантник» наклонился к Никите:
— Слабый. Не для Пути. Умрешь.
Голос был глухой, невыразительный, равнодушный, но полный скрытой силы и угрозы. Он давил, повелевал, предупреждал. И не принадлежал человеку. Это открытие доконало Сухова.
Кто-то тронул его за плечо, приподнял голову. Он открыл глаза и увидел лицо Такэды.
— Толя?!
— Жив, однако! Куда они пошли?
Никита вцепился в его руку, с трудом поднялся.
— Не ходи за ними, это… дьяволы, а не люди.
— Как они выглядели?!
— Высокие, широкие, белолицые. В пятнистых комбинезонах… с такими короткими странными копьями…
— С копьями?! — Такэда побледнел, несмотря на всю свою выдержку. Сухов никогда прежде не видел, чтобы инженер так открыто проявлял свои чувства.
— Аматэрасу! Это был отряд СС! А может быть, и ЧК!
Никита невольно засмеялся, закашлялся.
— Эсэсовцы ходили в мундирах, а чекисты — в кожаных куртках, а не в современных десанткостюмах.
— Я и не говорю, что это ЧК времен революции. ЧК — значит «черные коммандос». А СС — «свита Сатаны».
— Чепуха какая-то! Давай посмотрим, жив ли вон тот старик. Они его проткнули копьем.
— Я бы не советовал тебе вмешиваться. Старику уже не поможешь, а неприятности нажить…
Не отвечая, Никита подошел к лежащему ничком седоголовому мужчине, перевернул его на спину. Плащ на груди незнакомца распахнулся, и Никита невольно отшатнулся. Не раны на груди и животе человека потрясли его, а глаза! Два нормальных человеческих глаза, разве что без ресниц, на месте сосков на груди и два под ребрами! Три из них были мутными, слепыми, полузакрытыми, неживыми, а четвертый, полный муки и боли, смотрел на Сухова пристально, изучающе и скорбно.
— Катакиути![4] — проговорил за спиной Такэда и добавил еще несколько слов по-японски.
